Карикатурист Камиль Бузыкаев ведет летопись эпохи: «Показываешь обиду – показываешь мою правоту»
Читать полностью
Карикатурист Камиль Бузыкаев ведет летопись эпохи: «Показываешь обиду – показываешь мою правоту»
Два года назад уфимский художник заново открыл для интернета формат карикатуры. Сегодня его работы есть у Александра Овечкина, их репостят Павел Дуров и Джулиан Ассанж, а на столе у мэра Уфы Ирека Ялалова стоит календарь его авторства. Камиль Бузыкаев и LIKES поговорили об искусстве, свободе и хоккее.
– Стало сложнее молчать и ничего не рисовать, когда ваши работы получили известность?
– Конечно, стало. Я перестал не реагировать. И многое зависит от зрителя – если ты понимаешь, что то, что ты делаешь интересно народу, это тебя заводит. Люди творческие все нарциссы немного.
– Практически каждый день происходят события на грани абсурда. Как вы выбираете повод для карикатуры?
– Оно само вылазит. Я не сажусь рисовать с целью что-то конкретное нарисовать. Это моя работа, я люблю это делать. Я каждый день рисую. Я могу нарисовать кота, цветочный горшок, яблоко, дом, но рисовать интереснее то, на что ты получишь отклик.
– То есть, вы считаете, что портрет или пейзаж отклика не вызовут?
– Одно дело – портрет писать неделю, две, месяц или пейзаж – выезжать на пленэр и что-то делать. А другое – ты рисуешь и через минуту получаешь отклик. Ты понимаешь, что у тебя есть зрители и его много.
– Вы настолько быстро рисуете карикатуры?
– Могу неделями рисовать, могу за 15 минут. Раз на раз не приходится.
– Что вам дает это творчество в эмоциональном ключе? Что вы ощущаете, изображая?
– Я получаю от этого удовольствие. Я делаю то, чем я должен заниматься и мне это нравится. Это же в каком-то роде реализация. Мы все должны реализовываться, найти себя, искать себя. Я думаю, я себя нашел. Хотя и изначально мне говорили, что я буду карикатуристом, еще в школе. Просто я все время отталкивал это и отталкивался от этого. Не думал, что на этом можно получить какую-то известность или деньги заработать. Люди же меня узнали через соцсети, раньше ведь не было соцсетей. Как бы я мог стать известным в том же «Крокодиле» или «Хэнэке»? Меня еще в школе приводили в журнал – там взрослые дядьки делают деньги и мальчишка там не нужен. Был такой художественный редактор, Альфред Штабель. Меня привели к нему, он рисунки посмотрел, никак не отреагировал. Я так понял, я им не нужен.
– Карикатура это что – ирония, сатира, высмеивание? Как бы вы сами охарактеризовали?
– Это акцентирование внимания общества на том или ином вопросе.
– Как видится со стороны непрофессионалу, карикатура еще и про смех. Но ведь сначала может стать смешно, а потом грустно.
– Я рисую так – сначала мне грустно от этого, а потом смешно. Если мы живем в таком обществе, где в норму возведены худшие человеческие качества… Есть же заповеди? Не укради, не убей… Но ведь наоборот! Это же в культ возведено. Укради! Убей!
– В насколько диком мире мы живем и почему?
– Мы живем в мире, который внушает мне оптимизм. Благодаря поколению людей, которые подрастают на смену нам, потому что я в них вижу качества, которых не было у нашего поколения в их возрасте. Может, они и были, но мы старались прятать доброту, отзывчивость, равнодушие к чужому мнению, стремление делать свое. Мне это очень нравится. Я смотрю на молодежь, и я думаю, что наши дети будут жить лучше, чем мы, потому что они лучше нас.
– Предположим, что все управленцы в России, как в госаппарате, так и в бизнесе, добрые, честные, отзывчивые и добросовестные. Свобода самовыражения не подавляется, цензуры нет. Вообще все замечательно. О чем бы вы рисовали?
– Государству нельзя быть таким – добрым, всепрощающим. Государство, прежде всего, это инструмент насилия. Если оно будет добрым, оно перестанет быть государством. Это же аппарат подавления в первую очередь. Что такое государство? Это армия, это охрана правопорядка. Другое дело, что под охраной правопорядка можно понимать или одно, или другое.
– Хорошо, тогда предположим, что в ней существует справедливость и «злых» вещей, которые часто дают вам повод для творчества, нет.
– Править людьми и одновременно служить им – очень сложная задача. Что бы ты ни делал, я ведь найду, к чему докопаться. Нельзя быть идеальным, такого общества нет.
– Вы верите, что в ближайшие годы возможно, что в стране все будет более или менее нормально и на первый план выйдет благо человека, забота о человеке? Я вижу, вы уже улыбаетесь.
– Ха-ха! Давайте так скажем -– до 2024 года я ни на какие перемены не надеюсь. Система уже задала тренд. Уже 18 лет мы живем в системе. Ей, чтобы поменять себя, примерно столько же и надо. Я бы не хотел резких поворотов, конечно. Если у наших бессменных лидеров нет желания менять что-либо прежде всего в себе, то у них тем более не будет желания менять что-то в обществе.
– Вы чувствуете, как изменилось отношение к вам? Сначала вы выглядели как малоизвестный художник, иногда попадающий в точку. Сейчас тысячи людей ждут нового шаржа от циничного карикатуриста. Надеются на укол в адрес власть имущих.
– Конечно, со временем отношение изменилось. Заставил уважать – слишком пафосно сказано. Люди поняли, что я играю какую-то роль в обществе и могу на него влиять. У нас же этого явления раньше не было – карикатуристов перепечатывают издания, кладут на стол руководству. Просто этого не было. Потом, когда я появился – ну ладно, один рисунок, два рисунка… Но потом, когда стало ясно, что я останавливаться не собираюсь, когда каждый день по несколько рисунков, отношение изменилось. Поняли, что нельзя на меня не обращать внимания.
– Мне видится некорректным и однобоким называть вас оппозиционным художником. Тем не менее, множество людей ценят именно политическую сатиру.
– Я не считаю себя оппозиционером. В данных сложившихся обстоятельствах я себя неплохо чувствую. Меня устраивает, что происходит вокруг меня. Но я не берусь судить за страну, за Республику.
– Как бы вы тогда себя охарактеризовали сами?
– Летописец эпохи. Даже сегодня, не то, что лет через десять, неинтересно читать, что происходит. А смотреть интересно всегда. Событие отображено в рисунке или фотографии. Человек увидел, посмотрел и дальше пошел. Не хочу много на себя брать, но тем не менее - лет через пять-десять статьи не будут читать, а рисунки посмотрят, поймут как к этому относились. Я же все равно мнение части общества выражаю. Оно на рисунке. То, что нарисовано пером, не вырубить топором.
– Вы сказали, что выражаете часть мнений. Это аудитория и нашла в вас?
– Аудитории нужно что? Хлеба и зрелищ. Я даю какой-то сорт зрелищ. Людям интересно.
– Художник может быть рупором свободы?
– Смотря что вы имеете в виду под свободой.
– Свобода выражения мнения.
– Он им быть обязан. Я считаю, что наша творческая, скажем, элита (я не считаю художников элитой, это такое название) или обленилась, или стала очень запуганной, правда, я не понимаю, чего. Или ей стало все равно. Я не понимаю, что происходит, но в последнее время я не вижу каких-то прорывных художников или выставок. Или система научилась встраивать в себя художников или артистов. Но художник бунтарем должен быть всегда. Кто у нас из творческих вспоминается всегда? Музыкант Юра, музыкант Земфира, когда-то давно музыкант Виктор Цой. Художник сейчас выхолощенный. Есть, конечно, карикатуристы… Такое ощущение, что кроме художников-карикатуристов все согласны с тем, что происходит.
– Можно думать о художнике в целом и вас в частности как о борце за здравый смысл?
– Я бы не сказал, что я здравомыслием отличаюсь. Я рисую то, что мне хочется рисовать, то, с чем я внутренне согласен. Рисовать под заказ я иной раз отказываюсь, потому что это не совпадает с моим ощущением происходящего. А здравый смысл я иной раз могу довести до абсурда и этим привлечь внимание. Любую ситуацию можно довести до абсурда, было бы желание и был бы интерес.
– Вопрос общий. О чем и для чего ваше творчество?
– Оно ни о чем и оно для меня! Просто потому, что я не могу не рисовать. Понимаете, художник не может не рефлексировать. Я же говорю, живописец эпохи. Я просто пытаюсь отобразить то, что происходит в таких комиксах. Может, однажды мы их в галерею выстроим по хронологии и будет понятно – было это, это, это, потом случилось то.
– Сталкивались ли вы с попытками ограничить вашу свободу в творчестве?
– Конечно.
– В одном интервью вы упоминали о реакции Курултая на ваши рисунки: «Не вызывали, но приезжали».
– Попросили встретиться и все. Я не отказал. Встретились, поговорили. Какие бы разные мы не были, мы живем в одном обществе. Вы, я, все мы что-то делаем и каждое наше движение влияет на окружающего. Люди, которые приезжают ко мне, хотят поменять мое отношение или довести до меня вещи, которые им кажутся очевидными, а я что-то не понял. Или что-то очевидно для меня и непонятно для них. Мы живем в обществе, мы должны общаться друг с другом. Я открыт для диалога, я не прячусь ни от кого. Не вижу плохого в том, чтобы с властью разговаривать.
– То есть, у вас было именно диалог, а не «Нет, не рисуй, эта тема запрещена».
– Что бы не говорили про Хамитова, человек он очень лояльный к критике. Команда у него тоже. Это не рахимовщина, когда тебя брали за шиворот и говорили: «Это нельзя, а это можно. А почему нельзя? Потому что так не принято». Нет. Те же парни, которые сейчас при Рустэме Закиевиче демократы, они бы при Рахимове были бы сапратами движения. Я хочу сказать, что за 18 лет рахимовской власти люди привыкли к паттернам поведения - если я власть, то я большой, толстый, должен ездить на «крузаке» и орать на всех, не слушать никого, только я один прав. Лично я к Рустэму Закиевичу как к личности отношусь с большим уважением - у нас в Башкирии не так много выпускников «Бауманки» с красным дипломом. Другое дело, что его хорошие личные качества ему обернулись во вред. Но это уже не его вина. Как у нас при Рахимове говорили, «хороший начальник это плохой начальник».
– На вас обижались?
– Наверное. Но не говорили. Потому что говорить об этом означает подставлять еще раз. Если тебя это тронуло, значит, в этом есть правда. Проще делать вид, что тебя не тронуло и ничего не было. Нарисовал карикатурист и дело кончилось. Показываешь обиду - показываешь мою правоту.
– У вас более выгодная позиция.
– Естественно. Это же не фотография, нельзя сказать, что я именно этого человека изобразил. Позиция офигенная, на самом деле. Можно мочить кого хочешь и ничего тебе за это не будет, потому что замучаются доказывать, кого нарисовал.
– И вам в комментариях писали, и вообще заметно – вы стали рисовать Ирека Ялалова мягче. Стал лучше?
– И раньше был неплохой. У Ирека Ялалова есть плюс. Он здесь родился, учился, жил. Это парень с соседнего двора. Не знаю, насколько справедливо это сейчас, но я всегда был уверен, что он никуда не собирается сам и его дети будут жить в Уфе, ходить с моими детьми по одним улицам, учиться в одной школе. Кроме того, моя мама с Салаватского района, он тоже. Поэтому я так, по-землячески мягко отношусь. И потом, когда с человеком вживую познакомишься… Я как художник обязан себе верить. Я считаю, он неплохой, хороший парень.
– Перейдем к хоккейной теме. Вы болеете за «Салават Юлаев». При этом у вас достаточно работ с Данисом Зариповым, где он в положительном свете.
– У нас есть еще парень, который пять раз Кубок Гагарина завоевывал? Пока нет. А вот Зарипов есть. Значит, надо носить на руках.
– Уважаете как соперника?
– Конечно, он же фигура знаковая для «Ак Барса». Я не скажу, что он гений от хоккея как Дацюк, Овечкин или тот же Радулов, когда играл в «Салавате Юлаеве». Просто такой тихий и спокойный работяга. Но уникальный ведь работяга. С кем только не играл, со всеми находит общий язык, с ним все забивают. Как не уважать? Так и полюбить его можно. Опасно это как болельщику «Салавата Юлаева».
– Кто еще из современных хоккеистов достоин уважения?
– Любой хоккеист заслуживает уважения, это тяжелая, рискованная работа. Этого никто не понимает, когда атрибуты славы видно– подаренные автомобили, куча денег и прочее. У меня сын ходил на хоккей, когда я жил в Деме. Я в пол-шестого его будил, ребенка шести лет. Мы садились в машину и ехали на «Уфа-Арену» заниматься. В семь была тренировка. И эти парни, они ведь тоже самое примерно прошли. Я был в Коркино, где Панарин жил. Это от Челябы час примерно. Вот представь – каждое утро просыпаться и ехать целый час, чтобы побегать час-полтора и ехать обратно? Путь к славе не розами устлан. В конце концов, все люди, которые играют на таком уровне, достойны если не уважения, то хотя бы благодарности. А из всего этого сонма я могу выделить своих любимых хоккеистов. Дацюка люблю. Как и вся Уфа, обожаю Радулова. Овечкина, Кузнецова… Это же супер-игроки. Очень рад, что Овечкин с Кузнецовым и Орловым Кубок Стэнли завоевали. Сколько шел к этому Овечкин?
– 13 лет.
– 13 лет. Не бегая из клуба в клуб. Молодец.
– В «Сториз» у Овечкина мелькнула ваша работа.
– Есть же теория шести рукопожатий? Вот у меня с Овечкиным одно. И с Кузей и Орловым, соответственно, тоже. Он хотел купить. Я говорю – дарю. Он зато моему сыну подарил личную карточку Кузи с автографом. Сын сразу же ее запаковал во много слоев бумаги и тут же куда-то спрятал под ключ. Это не самые плохие примеры для воспитания молодежи. Мы же пришли к вообще уродскому состоянию. Как у нас в девяностых было - все мальчики хотели стать бандюками, девочки хотели быть валютными проститутками. А сейчас у нас не менее безобразная штука - все хотят стать чиновниками. Зачем все хотят стать чиновниками? У нас чиновничество с чем ассоциируется – бюджет попилили, себе что-то приобрели. А хоккеист и вообще любой спортсмен - человек, у которого другие цели и другие ценности. А деньги к этому уже прилагаются, если талант есть.
– Как вы оцениваете прошедший сезон «Салавата Юлаева» и все происходящее сейчас с клубом? В чем видите проблемы?
– Я не специалист хоккейный.
– Тем не менее, я оставил этот вопрос. Болельщики должны высказываться.
– Вижу проблемы в отсутствии команды. У нас есть одно звено, которое понимает друг друга, которое играет в хоккей и получает от этого удовольствие. Это всего-навсего игра. От игры надо получать удовольствие, а не относиться как к труду. Я думаю так. Вот Радулов тот же. Он же играл. Или Игорь Григоренко. Он же игрок. Он не работяга, который разбежится и впечатает в борт. Это люди, которые играли в хоккей, а не отрабатывали. Вообще, башкирский хоккей в последнее время резко упал, превратился в середнячка. То ли духа командного нет, то ли еще что. Я не пойму, я не спец. Я бы, конечно, хотел видеть тот «Салават Юлаев» 2011-го года, который Кубок одной левой брал, в котором нынешний капитан «Ак Барса» Свитов у нас в четвертом звене играл, на скамейке сидел. Это был хороший хоккей, азартный. Многое же зависит от людей еще. Тот же Радулов всю команду заводил. Он стоять на месте не мог. Просто живчик, который и сам не отдыхал и никому другому покоя не давал. А у нас в команде огня нет, за который хоккей и любят. Я не большой любитель «Ак Барса», потому что мне не нравится хоккей Билялетдинова. На результат, без искры, без разгильдяйства, нудный, рациональный. Вот как наши в футбол с Испанией сыграли. Все в восторге, а я считаю, что убожество. Прежде всего это игра и в нее надо играть.
– Сейчас от вас даже ждут, как вы на что-то отреагируете. Читатели даже просят. Но некоторые инфоповоды вы все же пропускаете. Например, Ковальчук вернулся в НХЛ.
– Да Ковальчук может через год вернуться в КХЛ. У меня нет четкого плана. Просто это моя потребность. Я сажусь рисовать какие-то линии, а потом это вылазит во что-то.
– Бывало, что вам не хочется рисовать, но вы понимали, что тема актуальная и можно на этом сыграть?
– У меня же есть обязательства с изданиями. Я обязан рисовать, что редакции интересно. Но я тогда прошу от редакции - напишите, что вы хотите видеть, и я чисто механически это рисую. Это работа, а не творчество. В творчестве я себя заставить не могу, на то оно и творчество.
– Ваша основная работа – работа на издания?
– Нет, это то, что я делаю, оно же продается потом. Я нарисовал, люди потом покупают. Очень часто мои картинки дарят на Дни рождения. Из Москвы, из заграницы просят кого-то нарисовать. Присылают описание, фотографию. Я на этом зарабатываю. В творчестве очень важна твоя известность, твой авторитет перед заказчиком. Если ты никому не нужен, неизвестен, значит, ты и рисовать не умеешь. А может, это великий художник, который потом когда-нибудь станет известным. Мои карикатуры приносят мне известность, рисунки я потом продаю. Известность приносит мне заказы.
– Да, но карикатурой вы занимаетесь примерно два года. А до этого?
– До этого я скульптором был.
– Почему оставили?
– Мои заказчиками были организации или правительство. Скульптуры - например, герои Советского Союза, первооткрыватели. Или нужно было весь поселок фигурами украсить. Это позволяло мне зарабатывать. Потом, когда кризис настал, денег не стало. А творить же все равно надо, я никуда от этого не уйду. Я нарисовал, а оно, оказывается, вообще в кайф. Дело поперло.
– В плане известности точно стало лучше, чем было.
– Я получил возможность доносить то, что я думаю в том виде, какой мне нравится, до окружающих. Вот это здорово.
– Расскажите о своем времени в журнале «Муха». Как вы попали в первый российский журнал комиксов? Насколько вы были знакомы с комиксами тогда?
– Это было в 1990-ом году. Я работал в Доме офицеров. Я рисовал там всякие вывески для фильмов, для видео. Я любил рисовать карикатуры и всякие такие вещи. И так получилось, что у меня там на звукозаписи сидел одноклассник. Знаете, были раньше такие кассеты, туда на пленку записывается голос, музыка.
Я ему что-то нарисовал и он положил это себе на стол под стекло. Просто рисунок понравился. И ему за кассетой зашел Виталик Мухаметзянов, это основатель журнала «Муха». Говорит: «Это ты откуда взял?» Ему отвечает: «Одноклассник. Там-то живет». Нашел он меня, говорит: «Можно с тобой поговорить?» Вышли покурить, разговариваем. «Вот я видел рисунок. Ты нарисовал?» Говорю: «Ну, я». Он: «Не хочешь поработать? Вот, мы собираемся журнал делать». Я в это не сильно верил, но согласие дал. Они дали мне тему «$1,98» по рассказу. Я нарисовал. Недолго по времени, часа два-три посидел. Потом журнал вышел, с Виталиком встретились: «Ты чего не заходишь в кассу? Гонорар тебе положен». Я такой: «Ничего себе!». И в каждом киоске продается это дело, «Муха» же тогда популярная была. Я помню, как ко мне приехал дядя из Волгограда. Мы с ним идем по городу, он спрашивает «Чем сейчас занимаешься?» А я подошел к киоску, купил за три рубля эту «Муху» и показываю - вот, смотри! Он очень удивился. Я пришел потом в кассу. Мне дают за две страницы 80 рублей. А у меня стипендия 40. Это вообще дурные деньги были.
А потом это модно стало, появился другой журнал. «Маленький месяц», что ли, религиозной направленности, детский мусульманский журнал. Чего удивляться? Было и такое, девяностые же годы. И там мне предложили гораздо большие деньги и, конечно, я туда свалил. К Виталику после этого было нехорошо возвращаться. Мы друг друга позабыли. Больше не встречались. Очень жаль. Я бы хотел сказать ему большое спасибо. Сильный опыт получил. Мне тогда сколько лет было… Я был моложе вас. Тут же становишься звездой. «Ты что, он в самой «Мухе» рисует, у него и денег, как у дурака махорки…». Было недолго, но это было. И это было прикольно.
– Сейчас вы за комиксами следите?
– Я и раньше особо не следил. У меня тяжелый случай. Кроме собственного творчества и творчества моей дочери меня вообще никакое не интересует. Мы же народец такой, подозрительный, ревнивый, недружелюбный. Мы, большинство художников, рисовальщиков, сами в себе. Меня чужое творчество абсолютно не трогает. Я даже стараюсь держаться от него подальше, чтобы не почерпнуть чего-нибудь не своего.
– А ваша дочь?
– О направлении говорить не приходится, ей десять лет. Она и лепит, и рисует, комиксы тоже рисует. И все это ей так интересно. Я очень боюсь ее напугать. Я стараюсь помогать только в том случае, когда она просит. Безусловно, родители для ребенка это авторитет. Я боюсь повлиять на ее манеру рисования, на то, как она видит все.
– Большая часть ваших работ в два-три цвета. Не хотелось попробовать полноцветный формат?
– Мне столько об этом пишут. Бывает, в грубой форме - вот че ты нам опять тоже самое рисуешь. А мне в кайф. Когда-нибудь, может, надоест. Точно так же, как скульптура. Может, перейду на цвет, может, и нет. Я же и цветом рисовал, расписывал стены. Это тяжелый, но хорошо оплачиваемый труд.
– Мне кажется, у вас бы хорошо получилось перенести в комикс-формат произведения Сергея Довлатова. Он довольно ироничный и лаконичный.
– Довлатова я люблю. Художник – существо продажное. Если завтра кто-то придет и сядет ко мне за стол и скажет «Давай, Камиль, Довлатова рисовать», я спрошу: «Сколько?» И не поинтересуюсь, что он хочет видеть. Если человек готов за это платить, я нарисую все, что он хочет. Если, конечно, я сам внутренне с этим согласен.
– Считаете ли свои карикатуры пиком творчества?
– Нет. Это же жанр такой, развлекательный. Есть, конечно, Херлуф Бидструп, всемирно известный карикатурист, всю жизнь этому посвятил. Это его вершина. Я надеюсь, у меня еще будет вершина.
– Как бы то ни было, сейчас вы на волне. Что дальше?
– У меня же горизонт событий не такой далекий. Я не люблю строить планы - через год у меня это, потом это. Я же живу просто отдаваясь своей страсти к рисованию. Я не знаю, куда она меня вывезет. Но я всегда делал только то, что мне интересно. Мне это было в кайф, я чем только не занимался, мне все это нравилось. Может, потом мне понравится искать жемчуг или охотиться на акул. Кто его знает.
– Что для вас кайф?
– Мне многое нравится. Я люблю водить машину, плавать на лодке, проводить время с детьми, на рыбалку ходить. Но кайф, самое большое чувство удовольствия ты получаешь, когда теряешься во времени. Сел рисовать и все. Обычно дома от меня в это время никто не пытается ничего добиться, потому что я заторможенный и теряю ощущение времени. Мне очень нравилось учиться живописи. Я приходил утром и начал рисовать. Брал карандаш, кисть, ставят натюрморт или натуру. Рисуешь и думаешь «Что-то кушать хочется». Оборачиваешься – а ты один вообще в аудитории. Все остальные уже домой разошлись, потому что уже вечер и даже не обед. Чувство потерянного времени – вот это прекрасно.
