Анна Халманских,  hr-специалист

Эту книгу я ждала давно. Как только дочитала «Зулейху..», так и стала ждать следующий роман. Даже не зная наверняка, будет ли он вообще. Поэтому, как только я получила в руки свежую, еще со склеенными кое-где страницами, книгу «Дети мои», я временно потеряла сон, аппетит и желание читать другие книги. И вынырнула из этого состояния только после прочтения. 

Если сравнивать с «Зулейхой», то «Дети мои» более сказочный, но менее сюжетный роман, если можно так выразиться. Минимум разговоров, максимум описаний. Эта книга про связь отцов и детей, про то, как важно уметь отпускать, про то, как сложно это делать. И про любовь, конечно. 

А еще лично я узнала для себя много нового. Кое-где чтение приходилось прерывать на гуглёж.

Однозначно рекомендую книгу и жду следующих произведений Г. Яхиной. Надеюсь, ожидание не затянется.

Далия Хабибова, PR-менеджер

Всего три произведения я прочитала в один присест. Это «Прощай, Гульсары» Айтматова, «Раскрашенная птица» Ежи Косинского и теперь вот «Детей» Гузель Яхиной. 

Сравнивать с «Зулейхой» не хочу. Да, стиль похож, но это другая трагедия. Другой разрыв сердца. Другая любовь, хотя тоже к детям. Главу «Сын» я читала сквозь слёзы. Упоминание Чингиза Айтматова неслучайно - я считаю Гузель Айтматовым современности. Без отсылки к регалиям, вклада в литературу, стиля изложения. Чисто субъективно. 

Фото сделала до того, как дочитала, случайно. Потом посмотрела - а там на фоне современники происходящего в романе, или книги о том времени. 
Danke schön, Гузель.

Руслан Юсупов

Здравствуй.

Ты спрашиваешь, давно ли я что-то читал и могу ли я что-то тебе рекомендовать. Странный, конечно, вопрос, ты ведь знаешь – дня не проходит, чтобы я что-то не читал.

«Дети мои» Гузель Яхиной - книга, которую я ждал, как ждут в детстве чего-то необычайного: Нового года, Дня рождения, когда мама принесет из магазина торт в праздник, или папа из командировки привезет нечто совсем уж необычайное.

Хочешь ты этого или нет, в тебе сидит ожидание. Сидит желание услышать «Зулейху…» где-то совсем рядом, увидеть ее где-то на рынке в Саратове, или узнать ее в прохожей в Гнадентале. Так получилось, Гузель нам сделала прививку против плохих книг, создав «Зулейху», и сама себе отрезала путь к отступлению, взявшись за вторую. Плохой книги получиться не могло. Могла получиться не та книга. Для меня она такой и получилась. Не той. Я к таким книгам не привык. Я не знаю, как назвать эти ощущения, когда тебя режут страницами по живому. Убийственная литература?

Женская ли эта литература? Вернее, не так. Только ли женская? Не думаю. Она для каждого. Несмотря на то, что событиям, описанным в книге, скоро сотня лет, в эпизодах я наблюдал сцены, которые как списаны с тех, что случились вот, недавно, с десяток лет назад. Где-то – свое, где-то чужое. Горе. Гузель – жестокий автор. Ее взгляд, как холодное стекло широкоугольного объектива: видит все, показывает все, хочешь ты этого или нет. Если человек болен, ты видишь не только его усталые глаза и чувствуешь жар, но и ощущаешь запах потного тела, слышишь звуки пронзающего горло и легкие кашля. Если человек – говно, как сейчас говорят, ты почувствуешь запах сразу.

Гузель сорвала еще одну лживую страницу с истории, писаной фанатиками с самозабвенным бессмыслием идеологических плакатов. Пусть будет. Есть более жестокие книги о том времени. Есть важное правило в жизни: чтобы двигаться, нужно понять, где ты находишься. Гузель с прилежностью отличницы изучает и открывает нам историю другую. Ту, которую было нельзя.

Были моменты в книге, которых я не понимал. Я не понимал, зачем мне показывали картины, которых я всей душой не хочу видеть. Не хочу читать об этом. Не хочу тратить время на это. А потом понял. Так жили тогда. Нельзя было это не видеть. Нельзя было отворачиваться и это не приветствовать.

Я-то ждал праздника, а случилась трагедия.

Тем не менее, прочитать я тебе ее рекомендую.

Чтобы понимать, что твоя история – это не только великие победы сотен тысяч рабочих и крестьян, но и трагедии людей, Родины которых – нет.

Евгения Минибаева, директор «Коммерсантъ в Башкортостане»

Пять дней в обнимку с книгой, пусть урывками, свободными минутами - такая редкость. Гузель Яхина с новым романом «Дети мои», не подвела. Были сомнения, что «Зулейха», это писательская удача, пробный шар, он же шедевр, как «Тихий дон» у Шолохова. Но зря. «Дети», помимо аналогичной с первой книгой, глубокой работы с историческими архивами, великолепного русского языка (пишет как вяжет, слова завораживают своими сочетаниями), затягивают непредсказуемостью сюжета. Постоянно думаешь, а что будет с этим героем, что с этим. И даже в конце, когда вроде бы уже все ясно, в тонусе от развязки.

Книга все же больше женская. Очень люблю такие, о которых сожалеешь, что они закончились.

Асия Арсланова, театральный обозреватель

Первый роман Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза» я в свое время полюбила безусловно и по-родственному. В нем сошлось все: волнующая меня проблематика (гендер, этнос, репрессии), увлекательный сюжет, родные осины. А вот «Дети мои» вызвали другое чувство – уважение. Это очень интересно, сложно «собранное» произведение. Тут тебе и быт немцев Поволжья, и пертурбации первой половины ХХ века, и история воспитания, да еще и переданные через призму магического реализма.

Самая сильная составляющая? Поэтизация мира выходцев из Германии. В первый раз в жизни я с любопытством, с симпатией погружалась в немецкую культуру (курс по зарубежной литературе на филфаке и год мытарств на втором иностранном и близко не справились с этой задачей). Именно немецкая культура задала богатую, сказовую и сказочную плоть романа. Именно немецкая культура сделала главного героя Якова Баха писателем, позволила ощутить терапевтический эффект творчества и его влияние на жизнь. К сожалению, этому насыщенному культурными аллюзиями и крепкими метафорами пространству несколько уступили «живость» героев и сюжетная часть книги. Хмурюсь на негативные рецензии на «Детей...», но в некоторых моментах с ними соглашаюсь. 

За следующим романом Гузель Шамилевны тоже приду в первый день продаж. Кажется, он будет о событиях под Казанью в 1926 году.

Динара Шарипова, маркетолог 

Что я читала до этого о романе: до слез, до глубины души, на одном дыхании. И всё. Ладно, думаю, хорошо, что хорошо. Роман скачала. 

А прошлой ночью (кто же дернул меня проснуться) я дочитала роман с момента обучения через ширму до воровства козьего молока - и рыдала около часа, после чего, конечно, не могу обойтись сухой констатацией факта, мол, не оторваться.

Так вот, дочитав, я отложила телефон с книгой, вытянулась на кровати и собралась спать. 

И что же мне не нравится, а? Мне чего-то мало? Я хочу куда-то поехать, что-то купить, построить, основать, и чего же я боюсь – неудачи, неуспеха, что не получится. Что со мной может случиться на этом пути? – кто-то скажет мне нет, положит трубку, обзовёт, не поверит. Что, ради всех святых? А того, что убьют, что изойду кровью, харкать буду, подыхать с голоду, рук не чувствовать в ледяной воде, тащиться не знаю куда, детей отнимут, сделают им хоть каплю зла, что мужа уведут (да не на сторону, а в лесок ко рву), заставят, согнут – того, что бояться можно, - как это все далёко!...

Что прямо сейчас кто-то просит у бога смерти, не может дальше, не считает нужным, не видит смысла, кончен, раздавлен, оцепенел, глядя на свою чудовищную утрату, - расступиться мыслями, дать их молитве пройти к богу первой, им нужнее, прямо сейчас чтобы им стало понятно, что как-то дальше нужно жить, всё-таки надо, я не могу сказать зачем, он может.

Потом включила фонарик и обошла своих деток, спят, дышат. Поплакала ещё.

Лепестки телёночьих ушей этих всё вертятся в голове, перед глазами, позвонки-черенки-жилы - вытянутое всё это, живое и неживое – но всё измученное, искалеченное.

Легла снова. За живот взялась, вдыхаю, надуваю его и чувствую округлость, там матка моя, круглая, мягкая, сияющая… Мне никогда не приходилось бить себя кулаком в живот. Матка моя стала домом для двоих детей, смогла, родная, моя хорошая. 

К мужу повернулась, под одеяло к нему залезла, не горячий, тёплый, спит, глажу его по спине, плачу, тихонько, чтобы не будить. Он бы тоже, если что, копал, стрелял, выгребал, детям еды бы утащил, двужильный.

Как же я не хотела бы быть мужиком на войне: пусть они разбираются, лучше быть за спиной, замужем. Женщины бы-то никогда и не затеяли войну, но раз уж они бывают, лучше быть этой, в юбке, в платке, с детьми у подола: в погреб сховались, за обозом идём, колоски выбиваем, спроса нет с нас, не идейные мы. Сами решайте, как вы с пастором, с горбуном, с лихим человеком, с красным командиром общаться должны, что делать, что говорить. Мы глаза вниз и детей к себе повернём: не смотреть.

Гражданская война… Сколько из нее возникает этих совпадений, несчастных, из которых потом счастье, врагов, из которых потом близкие и спасение, или наоборот. Живаго вспомнила Пастернака, что-то есть похожее, что-то ещё будет. 

А можно сразу одеться мужиком и на всю войну - рожу пачкать, рот самогоном полоскать, курить, вид придурковатый делать, убогий… Как только скрыть, что лицо гладкое, видно, что кожа никогда не брита, может, солью с мылом мазать, чтобы шероховатое было, будет стягивать, и в бане смоется, все поймут, ааа, в баню-то я вообще никак, там не только рожу видно… Что-то можно придумать, не хожу я в баню, мужики, кровь носом идёт… Так и уснула.
Дальше буду читать, с римской цифры два.